— Недалеко, — сказал Евсеев.
— Я больше никогда не смогу пить кофе из бумажных стаканчиков, — прошептала Даша. — И вообще, наверное, никакой. — Она нервно потянула себя за узкий ворот «водолазки».
Кот вернулся и сидел теперь совсем близко, щурясь и топорща усы. «Так и быть, — думал он, — пусть вторгается во владения мои, эта дерзкая особа».
8.
Евсеев позвонил в квартиру Касьяна. Долго не открывали, потом послышалась какая‑то возня, наконец, раздался резкий выкрик, и замок лязгнул. На пороге стоял Касьян. В полумраке его лицо белело, как лунный блин, острый нос клевал воздух, глаза бегали.
— Евсеич? — спросил он. — Чего тебе? Кто это с тобой?
— Сантехник, — произнёс Серегин звучным оперным баритоном. — Проверяю трубы на предмет протечки.
— Что, серьезно?
— Серьёзно. Представитель жилконторы с человеческим лицом.
— Евсеич, а ты чего с ним?
— Я за компанию.
Серёгин отодвинул Касьяна и вступил в квартиру. За ним скользнул Евсеев — и замер. До сих пор ему казалось, что он готов к любому, но выяснилось — нет. Квартира была завалена объедками, мятыми и шуршащими упаковками, каким‑то тряпьём. На шкафу обнаружился дед с немытыми пятками, которыми он со скуки то и дело ударял о зеркальную дверцу. Два ребенка увлечённо рвали книги, разбрасывая скомканные страницы. На диване обнаружился иссохший бородач, похожий на старовера. Он лежал на спине, уставив бороду в потолок, и непрерывно гудел, не разжимая губ, как бы в подражание рою пчел.
Из туалета донесся возмущенный крик Серёгина:
— И тут засор! Во обезьяны! Какой фигни вы в унитаз накидали, а? Соседи снизу жалуются, что протечка, и вот, пожалуйста.
Евсеев схватил Касьяна за плечи. Касьян сжался, руки его затряслись.
— Ты вообще что натворил? — спросил Евсеев.
— Это… родственники… приехали из глубинки… — пробормотал Касьян, отводя глаза.
— Какие родственники, из какой глубинки? — заорал Евсеев. — Ты кому врёшь?
— Я не нарушал, — сказал Касьян. — Мы все в пределах квартиры. Самоизоляция.
— Покажи компьютер, — приказал Евсеев.
— Не трожь! — взвизгнул Касьян, закрывая собой проход к письменному столу. — Это творчество!
— Серёгин, держи его! — закричал Евсеев.
Серёгин, посмеиваясь с добродушием сильного человека, ухватил Касьяна поперек живота. Касьян, горячечный и потный, бился, лягался и даже пытался укусить, но Серёгин держал его без труда, словно котёнка.
Евсеев подошёл ко включённому компьютеру и принялся стирать файл за файлом.
— Ничего себе понаписал, — приговаривал он при этом.
— Я правду писал! — закричал Касьян. — Нелакированную! Неприкрытую правду жизни!
— «Правду» он писал, — ожесточённо давил на клавишу «delete» Евсеев. Ему казалось, он с хрустом давит комаров. Или каких‑нибудь других разносящих заразу насекомых. — Посмотрите‑ка на него, «правду» он писал. Паскудство одно.
По мере того, как файлы падали в «корзину», исчезали и персонажи — вонючий дед, мерзкие детишки, безумный бородач… Последнего, похожего на раскоряченного домового, Евсеев обнаружил за веником и вытолкнул за дверь, не дожидаясь, пока тот растворится в нечистом воздухе квартиры.
— И чего неймётся‑то? — заметил Серёгин, отпуская наконец заплаканного Касьяна. — Лучше бы стишки читал. Только не про минуты роковые, а что‑нибудь детское, про природу. Люблю там грозу в начале мая… А?
Александр Бачило
Не робей, лохматые!
Как же долго ждал Сашка этого дня! Сначала хныкал и просился, потом обиделся и надулся, потом просто терпел и вздыхал. И вот, наконец, свершилось. Дед Гриша, собираясь на разведку в Дальние Горы и пересчитывая по этому случаю припасы, задумчиво пошевелил усами.
– А что, не взять ли мне и Сашку с собой?
– Взять! – завопил Сашка, так что пыль с потолка посыпалась. – Конечно, взять!
– Что старый, что малый, – проворчала мать. – Чего ещё выдумали?! В стужу по сугробам рыться…
Но дед не стал её слушать.
– Возьму! – сказал он решительно. – Сколько ещё ему в норе сидеть? Вон какой лоб вымахал – пускай добытчиком для семьи будет!
– Нашёл добытчика! – не сдавалась мать. – В прежние времена такого ещё и за порог не пускали!
– Нет! Я вымахал! – горячо затараторил Сашка. – У меня шуба как раз по сезону! Что же, пусть её моль ест?!
– Нынче не прежние времена, – поддержал его дед. – Снега сходят. Тропинки провяли. Бояться некого. Почти…
– То-то, что почти! – мать посмотрела на него с осуждением. – Тащишь парня неведомо куда. А если там, кто встретится?
– Да, кто встретится?! – звенел Сашка. – Да я ему так встречусь, что больше не захочет!
– Болтун! – мать опасливо покосилась на оконце, за которым колыхались опалённые прутья кустов. – Приметы не знаешь? Помяни Хозяина – он и явится. Хочешь, чтоб с тобой то же случилось, что с отцом?!
– Так это когда было! – возмутился Сашка. – Сказано тебе – хозяев больше нет! Мы сами себе хозяева! Как можно быть такой отсталой?!
– Помолчи на мать! – осадил его дед и, пожевав усы, тихо прибавил:
– Не бойся, Ксения. Ходил я и к Большой Воде, и в Степь, и в Горелый Лес… Нету там никого. Одни кости…
– Ну, не знаю… – мать подхватила ползающую под ногами Кроху, чтобы утереть ей нос. – Я и костей их до смерти боюсь! Кто они, и кто мы!
– Мы – свежая кровь! – заявил Сашка и сейчас же пригнулся, опасаясь получить от деда затрещину. Но затрещины не последовало.
– Сиди уж – кровь! – поморщилась мать. – Для хозяев ты – так, лёгкая закуска! И забывать об этом нельзя, даже если они ушли… временно. Глазом моргнуть не успеешь, как вернутся!
– Вернутся, – буркнул Сашка. – Будем без дела сидеть, так дождёмся!
– А он, между прочим, прав, – неожиданно вступился за Сашку дед. – В этом деле зевать не приходится. Свято место пусто не бывает. Старики так говорят.
– Мудро говорят! – солидно кивнул Сашка. – Ты что, мам, стариков не уважаешь?!
– Ай, делайте, что хотите! – отмахнулась мать. – Некогда мне, малыши не кормлены!
Она потащила Кроху в спальню, но на пороге обернулась и пристально посмотрела на деда.
– Смотри, старый! За Сашку не усами отвечаешь – головой…
– Отвечу, – хмуро отозвался дед. – Ты знай, своё бабье дело справляй! Развела тут… матриархат.
Вышли рано утром. Тоже ведь случай небывалый – в старые времена разве решился бы кто-нибудь высунуть нос на улицу до наступления темноты? Да ни за что! Только по ночам и пробирались. Из рода в род все местные носили два прозвища вместо фамилии – Мышкины да Трусовы. Как будто в слепую темень выходить – храбрости не нужно! Не от хорошей жизни сумерничали, а от того, что день принадлежал хозяевам. Попадёшься им на глаза – и поминай как звали.
Зато сейчас – совсем другое дело! Светло, видно во все стороны, а главное – теплынь! После Большой Зимы солнышко, наверное, впервые припекло, как встарь. Снег тает, ручьи бегут. А запах! Травы просыпаются, хоть и не видно их ещё, но и сопливому ясно – так пахнут только свежие побеги. Значит, не все они сгорели, не все вымерзли…
Дед с удовольствием крутил носом.
– Что ж. Пересидели зиму. Теперь полегче пойдёт.
Сашка тоже жадно принюхивался и приглядывался. Шутка ли! В первый раз после Беды парень выбрался на воздух. А чтобы при свете дня – такого вообще на его памяти не бывало. Три зимы безвылазно! Да и кто бы их различал, где там зима, где лето! То огонь за порогом ревёт, то дым в дом ползёт, то дожди льют без конца, и пить хочется, а пить нельзя – вода, как змеиный укус. А потом морозы… Ох уж эти морозы! До конца жизни сниться будут, наверное… И холодно было, и голодно, а больше всего – страшно. Но ведь пережили! Теперь легче пойдёт, дед-то знает, что говорит. А вот хозяева не пережили…
Сашка вдруг остановился посреди странной аллеи из обгорелых стволов. То, что ему издалека, казалось, согнутыми давней бурей деревьями, вблизи превратилось в торчащие из-под снега, заострённые кверху кости. Да ведь это же рёбра! Огромный скелет, присыпанный грязноватой порошей, лежал поперёк поляны. Кто-то из местных уже протоптал узенькую тропинку, переваливающую через вросшие в землю позвонки. Ни фига себе!
